«Первая особенность рок-музыки, кажущаяся парадоксальной, —
способность этого, на первый взгляд, типично легкожанрового искусства так глубоко волновать слушателя.
Как мы писали выше, классический “легкий жанр" выполняет чисто развлекательную функцию. Повторим, что он служит "украшением" жизни и нисколько не стремится передать глубины подлинных переживаний. Он принципиально задуман как уход от реальности в условный мир выдумки и игры, который лишь внешне и отчасти походит на реальность. Его сфера чувств — облегченный, декоративный
вариант жизненной правды, и в этом его специфика и прелесть. Но рок-музыка, поначалу так тесно связанная с легкожанровой эстрадой, — отнюдь не игра. Она вызывает у слушателя, восприимчивого
к его выразительной системе, совсем другую эмоциональную реакцию. Она его тревожит, будоражит, возбуждает до такой степени, что подчас он теряет контроль над рациональным началом и способен погрузиться в транс. Можно было бы (как это часто и делается) всецело объяснить подобное явление открытым нажимом на секс или наркотическим состоянием у ее создателей и аудитории. Действительно, в годы, когда идеология и жизненная практика хиппи так сильно воздействовали на западную молодежь, этот элемент вторгся также в рокмузыку. И именно он открыл лазейку для появления многих уродливых ее разновидностей, принявших в наше время угрожающе массовый характер. Однако подобно тому, как понятие “джаз" включает в
себя множество явлений — от упрощенных банальностей до одухотворенных, подлинно художественных произведений, так и рок-музыка дифференцирована и включает в себя как интересные и новаторские, так и пошлые, утрированно сексуальные образцы.
Разумеется, эротичность была всегда “в крови" американской эстрады. Ее дух витает над творчеством многих ранних представителей рок-музыки, например Элвиса Пресли, которого боготворила современная ему молодежь и который оставил определенный след в музыке Дилана и “Битлз". Но эротический элемент в традиционной легкожанровой эстраде США всегда был замаскирован под условную слащавость, а сексуальные мотивы запрятаны в подтекст. В отличие от этой традиции рок-музыка, восходящая (как мы увидим в дальнейшем) к свободной раскованности негритянского исполнения, также имеет раскованный открытый облик. Характерно, что типичный подросток своего поколения, сэлинджеровский Холден, восхищен глубокой чувственностью черной исполнительницы раннего джаза; вместе с тем он презирает элементарную подделку под этот стиль у белых эстрадных “звезд".
Не сексуальность составляет образную доминанту рок-музыки, подобно тому, как не ею определяется значение многих выдающихся произведений современной литературы на Западе, где темы секса и наркомании вплетаются в серьезнейшую проблематику. Они затрагивают важные аспекты жизни в XX веке (можно в качестве примеров сослаться хотя бы на романы Мэйлера в США, Бёрджеса в Англии). Это “печать времени*', освободившегося от “викторианской" психологии, неизбежная реакция на протестантское ханжество, господствовавшее в Англии и Северной Америке на протяжении веков. Но не этим объясняется в основном тяга молодежи к рок-музыке, ибо достаточную дозу эротической и этической вольности она получает на Западе и вне ее сферы — в сегодняшней легкожанровой эстраде в целом, диско-музыке, порнографических фильмах и т. п. И есть ли вообще основание говорить, что рок-музыка, в том числе и ее лучшие "классические" образцы, сосредоточены на подобной тематике? У Дилана не только тема секса, но вообще тема любви в открытом виде занимает подчиненное место в широчайшем диапазоне жизненных явлений, затронутых в его поэзии. “Битлз" говорят о любви, а не о сексе как таковом. Бурная и странная для того времени реакция молодежной аудитории 60-х годов на их искусство объясняется его общим духом раскованности. А это в большой мере связано с физиологическим в широком смысле (а не только узкосексуальном) воздействием необычайно возросшей функции ритма, неведомой дотоле в европейской музыке.
Можно напомнить и ставшую знаменитой рок-оперу Уэббера
“Иисус Христос — суперзвезда", созданную на свободно трактованный
сюжет евангельской легенды. И серьезнейшая по своему обобщающему философскому замыслу “Месса" Бернстайна включает эпизоды в стиле рока наравне с другими видами музыки XX века и древнейшими литургическими песнопениями, образцами ренессансной полифонии.
Подобно тому как коммерческий джаз 20 — 30-х годов, неотделимый от дансингов и баров, не помешал возникновению иного джазового искусства — серьезного, богатого творческими находками, требующего высокого профессионализма, рок-музыка также оказалась способной дать жизнь интересным художественным явлениям, отражающим душевный строй многих представителей современной молодежи. В частности, сегодня в некоторых опусах “авангардистского рока" господствует образность высокосозерцательного плана. Рок-музыка, повторяем, не игра. Она содержит признаки ритуала. И потому не так уж удивителен парадоксальный, на первый взгляд, факт, что сегодня она звучит даже в церквах и синагогах.
Самостоятельность рока по отношению к легкожанровой эстраде прошлого проявляется и в том, что в отличие от традиционного “легкого жанра" она вовсе не опирается на сложившийся и потому легко воспринимаемый музыкальный язык. Наоборот, рок-музыке свойственны неустанные поиски нового. Это объясняется, во-первых, ее импровизационным происхождением, что всегда направляет мысль в сторону неизведанного. Сила импровизационности в том и состоит, что она не удовлетворяется застывшими формулами, а обогащает установившиеся средства выразительности только что рожденными находками. Во-вторых, основные истоки рок-музыки уводят не к тем выразительным приемам, которые у всех “на слуху", а к тем незнакомым в европейской музыке видам, которые на протяжении веков прятались в почвенных слоях культуры и только в XX веке вырвались на поверхность. “Рассекречивание" этого старинного искусства является, быть может, самым интересным вкладом США в музыкальную психологию нашей современности. При всей своей противоречивости и необычности рок-музыка волнует главным образом потому, что начиная с самых примитивных разновидностей она вобрала в себя “эмоциональный концентрат" и выразительные средства, веками вырабатывавшиеся в той народной музыке, которая оказалась одним из ее истоков».
© В. Конен. Третий пласт